Об этом нельзя молчать….

Мы уже не раз писали истории о людях, на чью долю выпали тяжелые испытания, и каждый раз поражаемся их силе воли и духа. После очередного интервью порой становится даже как-то стыдно за свое уныние из-за мелких жизненных неудач. Вот и сейчас передо мной сидит молодая, красивая, хрупкая девушка (язык не поворачивается назвать ее женщиной). Мама троих очаровательных дочек Наталья Пан. Сильная до невозможности. Спокойно рассказывает историю, от которой у меня, что называется, мурашки по коже.

Началось все с того, что после рождения первого ребенка у меня обнаружили эрозию шейки матки.

Я не придавала этому большого значения: не болит – и ладно. Да и сами врачи особенно не настаивали на ее лечении. Никто не объяснил мне, что эрозия может перерасти в рак и ее нужно прижечь. Знай я тогда, чем для меня обернется моя беспечность, ни на минуту не задумываясь, побежала бы лечиться. Но это я сейчас понимаю, а тогда врачи говорили: «Вот родите второго ребенка – само пройдет». Когда родилась вторая дочка, стали говорить: «Родите третьего – точно пройдет». Разве кого-нибудь бы это насторожило? Вряд ли.

Я чувствовала себя абсолютно здоровой. Не было никаких болей, никакого дискомфорта, ничего из того, что заставило бы меня пойти к врачу.

Проблемы начались в тот момент, когда я была беременна третьим ребенком. Сначала все было хорошо. Я встала на учет в хорошей частной клинике, к хорошему (по рекомендациям) врачу и не переживала ни о чем. Я думала, раз меня постоянно наблюдают, значит, все в порядке.

И вдруг на девятом месяце беременности у меня открылось кровотечение, небольшое, но я испугалась.

Конечно, сразу побежала к своему врачу. В клинике меня посмотрели, успокоили, сказали, что такое бывает и ничего страшного нет. Через несколько дней ситуация повторилась: опять стало кровить. На этот раз я решила не рисковать и поехала сразу в роддом. У меня уже была договоренность с заведующей отделением 1-го роддома г. Алматы Михайловой Мариной Марковной, что рожать я буду с ней. Марина Марковна меня посмотрела и сказала, что нужно срочно делать кесарево сечение. Как мне объяснили, произошла отслойка плаценты. Меня экстренно прооперировали, и уже в процессе операции выяснилось, что у меня серьезные проблемы с шейкой матки. Причем Марина Марковна не стала меня пугать, что у меня рак, она просто сказала: «Что-то с тобой не так. У тебя не все в порядке с шейкой матки».

Я очень ей благодарна, что в тот момент она настояла на обследовании. Пока я лежала в роддоме, она буквально заставила меня поехать в клинику и сдать анализы. Так и сказала: «Пока не сдашь, домой я тебя не отпущу». Я сдала все необходимые анализы, и они показали, что у меня дисплазия шейки матки, это такое промежуточное предраковое состояние. Когда меня уже выписывали из роддома, Марина Марковна очень настаивала на том, чтобы я все равно поехала в онкологию и сделала гистологию. Сейчас я понимаю, как же мне повезло, что я попала именно к этому доктору. Если бы на тот момент она не усомнилась в диагнозе «дисплазия», то сейчас все было бы гораздо печальнее.

В онкологии я сдала анализы на гистологию и выяснилось, что это не дисплазия, а рак 1-й степени, по крайней мере тогда мне сказали, что у меня 1-я степень.

Сложно передать словами, что я почувствовала в тот момент. Для меня, далекого от медицины человека, слово «рак» означало смерть. Тогда я считала, что если у человека рак, то он неминуемо погибнет. Я плохо соображала в тот момент. Единственная мысль, которая стучала в моей голове, была о детях. Я смотрела на своих дочек, одна из которых была еще совсем крошкой, и думала: «Как они будут жить без меня? Как я вообще смогу их оставить?» Потом было отрицание: «Это все не со мной. Это какая-то ошибка, какой-то страшный сон». Было очень тяжело.

Врачи в онкологии меня успокаивали, говорили: «Не переживайте, 1-я степень – это не страшно, она легко лечится. Сделаем вам операцию, и будете жить дальше долго и счастливо». Кроме того, я стала много читать об этом заболевании в Интернете, поняла, что, да, 1-я степень – это не так критично, это можно вылечить, взяла себя в руки, настроилась на позитив и решилась на операцию.

Операцию мне сделали здесь, в Алматы, в онкологическом центре, который находится на ул. Утепова. Моим оперирующим хирургом была заведующая отделением Татьяна Алексеевна Югай, еще один замечательный врач, которого мне посчастливилось встретить. Объясню почему.

Перед операцией подобного рода сначала делают компьютерную томографию (КТ) для того, чтобы определить размер опухоли, площадь раковых клеток и т. д., и, уже основываясь на результатах КТ, проводят операцию.

После операции Татьяна Алексеевна мне сказала: «Знаешь, я взяла на 2 см больше, чем показало КТ. На всякий случай, чтобы наверняка захватить все раковые клетки». Но после того, как пришли результаты гистологии, стало ясно, что раковые клетки разрослись гораздо шире. В заключении было так и написано: «В местах резекции обнаружены раковые клетки». Получается, что компьютерная томография была сделана неправильно и даже та мера предосторожности, что доктор, грубо говоря, отрезал мне лишних 2 см, не помогла. Я не знаю, чья в этом вина: может быть, техника недостаточно хорошая, а может быть, квалификация специалиста по КТ. Не знаю… Сейчас мне это не важно, а тогда я, конечно, ужасно расстроилась. Я думала, что после операции все закончится, а оказалось, что все только началось.

Татьяна Алексеевна посоветовала мне пройти курс лучевой терапии.

На тот момент я уже была, что называется, «в теме», узнала, что аппарат лучевой терапии в онкологическом центре работает через раз, а после неудачной операции большого доверия к местным специалистам я вообще не испытывала. К тому же я все чаще стала слышать о том, что хорошее оборудование у нас в Казахстане есть, но вот работать на нем никто толком не умеет. А лучевая терапия – это точечное лечение и требует точности. Поэтому вопрос о том, что лучевую терапию мне будут делать в Казахстане, даже не рассматривался. Мы с мужем стали искать другие клиники, за пределами Казахстана. Искали сами, без чьей-либо помощи, по отзывам знакомых, по рекомендациям в Интернете. В итоге остановились на Российском онкологическом научном центре им. Н. Н. Блохина в Москве. Знакомые посоветовали в этом центре врача, и мы с мужем, не раздумывая, поехали в Москву. Я была уверена, что в Москве мне обязательно помогут.

Московские специалисты сказали, что, в принципе, в моем диагнозе нет ничего страшного, но лучевая терапия не помешает.

Мне назначили сразу ударный курс, довольно длительный и дорогостоящий. Деньги в этой ситуации играют большую роль, особенно когда у тебя их немного. Но когда дело касается жизни, ты готов от всего отказаться, все продать, чтобы просто жить.

После лучевой терапии я прошла обследование, мне сказали, что все хорошо, что болезнь ушла, дали все необходимые рекомендации, посоветовали какое-то время еще наблюдаться в онкологии по месту жительства и отправили домой.

Я возвращалась из Москвы абсолютно здоровой. Я хотела себя чувствовать абсолютно здоровой. В этот раз я была в полной уверенности, что все закончилось и рак никогда больше не вернется.

Последующие два года я наблюдалась в нашем онкологическом центре, регулярно сдавала все анализы: кровь, мазок и пр., периодически делала УЗИ – все было чисто.

Прошло два года.

Как-то во время приема Татьяна Алексеевна, у которой я продолжала наблюдаться, предложила мне пройти ПЭТ/КТ (метод комбинированной позитронно-эмиссионной и компьютерной томографии, являющийся самым информативным в диагностике онкологических заболеваний. – Прим. авт.). Даже не предложила, а решительно настояла: «Для собственного успокоения». По ее рекомендации я поехала в Астану, в областную больницу.

То, что показала ПЭТ/КТ, не ожидал никто… У меня обнаружили метастазы в легких, причем сразу в двух. Небольшие, но они были. Я уже достаточно много знала про рак и хорошо понимала, что рак легких – это самый злокачественный вид рака, номер один по смертности. Легкое само по себе очень сложный орган, его труднее всего оперировать.

В шоке были все, и мой врач в том числе. Мы не понимали, как такое стало возможным, ведь женские органы и вся брюшная полость у меня были чистыми, все анализы и обследования это показывали. Как? Потом мне, конечно, все объяснили. Просто пропустили какую-то раковую клеточку, она долго блуждала по крови, осела в легких и дала метастазы. Уже позже, в Корее врачи мне скажут, что в Москве мне провели неправильное лечение. Лучевая терапия была не нужна, достаточно было просто пройти один курс химиотерапии для того, чтобы убить «случайные» раковые клетки, и все…

Сказать, что я испытала стресс, – не сказать ничего.

Весь мой мир рухнул в одну минуту. Все надежды, все планы, все мечты… Ничего не осталось. Я понимала, что здесь, в Казахстане, мне не помогут. Я больше не верила ни одному врачу – ни местным, ни российским. Я засыпала и просыпалась с мыслью о смерти. Каждый день мысленно прощалась со своими детьми, со своими близкими и плакала. Теперь я постоянно плакала. Тихо, в подушку, чтобы никого не пугать.

Спасибо Татьяне Алексеевне за то, что в тот момент она не стала тешить меня напрасными надеждами и сказала прямо: «Тебе нужна операция, но мы не сможем тебя прооперировать». Если бы не ее откровенность, я бы просто упустила время и все сложилось бы по-другому. Удивил тот факт, что наши врачи так и не смогли до конца определить – метастазы это или что-то еще. Мне так и сказали: «Да, похоже, но мы не уверены» и предложили на всякий случай пройти курс химиотерапии – если уменьшатся, тогда это метастазы, а если нет, то что-то другое. Представляете, на всякий случай! Как будто речь шла не о химии, а о каких-то витаминах. Конечно, меня не устроило такое предложение.

Одному Богу известно, сколько сил мне понадобилось, чтобы заставить себя снова бороться.

Я не знаю, как я выдержала. Наверное, чтобы понять, что чувствует приговоренный человек, нужно побыть в его шкуре. Знаете, жить хочется, как никогда раньше.

Мы снова стали искать клинику, в которой мне смогли бы помочь. В этот раз решили обратиться в зарубежную клинику. Рассматривали три страны, в которых, опять же по отзывам, успешно справляются с этой болезнью. Это Германия, Израиль и Корея. Германия отпала сразу, потому что лечение там очень дорогое, таких денег у нас просто не было. Честно признаться, у нас и на другие клиники денег уже не было. Была только надежда, что мы сможем их найти.

Потом долго выбирали между Израилем и Кореей. В итоге выбрали Корею. Помог случай. В этот период один наш знакомый лечился от рака в Израиле. Там ему не смогли помочь, и израильские врачи сами посоветовали лететь в Корею. Это и сыграло решающую роль в выборе страны. Вообще во всей моей истории было очень много случайностей, и в каждой я видела божий промысел. Случайно обнаружили один диагноз, случайно врач усомнился в нем, случайно настояли на ПЭТ/КТ, хотя для этого не было никаких показаний, – все случайно…

Остановившись на стране, мы стали искать пути, как туда поехать.

Не зная ни страны, ни города, ни языка… Корейцы – большие патриоты своей страны и в основном говорят только на корейском.

В этот момент каким-то чудесным образом у меня в Корее нашелся троюродный брат, который, как оказалось, уже 3 года живет там и занимается непосредственно медициной и тем, что встречает граждан стран СНГ, приехавших на лечение. Еще одна случайность?

Брат помог нам определиться с клиникой. Сначала мы выбрали знаменитую клинику «Самсунг» в Сеуле, но там оказалось нереально дорого, цены на порядок выше, чем в других больницах. Как мне потом объяснили, половину стоимости лечения мы оплатим просто за имя этой клиники, за бренд.

В итоге остановились на клинике «Гиль» при университете Гачон.

Тоже огромная клиника, одна из крупнейших в Корее, по рейтингу не уступающая «Самсунгу», но там лечение дешевле. Исходя из наших возможностей, она подходила больше. Оказалось, как я потом узнала, это самая сильная клиника по лечению онкологии.

В первый же день меня обследовали, сразу подтвердили диагноз, что в легких у меня действительно метастазы и что необходима и операция, и химиотерапия. Уже на следующий день меня прооперировали.

Знаете, что меня удивило больше всего? Отношение всего медперсонала к пациентам, не важно, врач это или медсестра. Несмотря на то, что мы абсолютно не понимали друг друга (иногда, правда, присутствовал переводчик), каждый из них считал своим долгом подойти, подбодрить, чем-то помочь. Я никогда не забуду тот день, когда меня везли на каталке в операционную и ко мне подошла одна женщина из медперсонала, взяла меня за руку, закрыла глаза и стала молиться. Потом улыбнулась и сказала: «Не волнуйся. Теперь все будет хорошо», и я ее поняла, не знаю как, но поняла. Для меня это было очень важно. Я была в чужой стране, совсем одна в этой больнице, в полной неизвестности перед будущим… Все, что мне могло помочь в тот момент, – это врач и молитва. И я тоже молилась, постоянно. Я всегда была верующим человеком, но в тот период я по-настоящему поверила и узнала Бога. Я думаю, в такой ситуации каждый человек обращается к Богу.

Корейские врачи ценят время и средства пациентов, приезжающих из других стран, они понимают, что каждый день – это деньги, причем немалые.

Когда я сказала, что у меня нет денег на то, чтобы все курсы химиотерапии пройти в Корее, они предложили мне решение – расписали схему лечения, я просто купила препараты, а лечилась уже в Алматы. В Корее врачи не назначают лишних процедур и анализов «на всякий случай» или чтобы просто «срубить» с вас денег, они всегда уверены в том, что они делают. У них очень ответственное отношение к своей работе, они искренне не понимают, что значит «отблагодарить» врача, им важна их репутация и репутация клиники. Ну и, конечно, сам уровень медицины… Не могу сравнивать его с уровнем других стран, слава Богу, у меня нет такого опыта. А сравнивать медицину корейскую и нашу отечественную даже не хочется. За страну как-то обидно. Мне непонятно, как государство, которое может позволить себе купить многомиллионное оборудование, не может мотивировать своих докторов учиться. Прошу прощения за то, что обобщаю – у нас есть замечательные врачи, жаль только, что так мало.

После операции назначили химиотерапию. Мне прооперировали только одно легкое, а второе решили лечить химией, потому что метастазы были очень глубоко и врачи не стали рисковать.  Химия в Корее и у нас – это большая разница. Разница во всем – в подходе, в качестве препаратов, в дозировке. Сами врачи говорили, что очень много пациентов из Казахстана приезжают в Корею перелечиваться после неправильно назначенного лечения. Кто-то может подумать: «Ну и что, химиотерапия. Вливают тебе внутривенно лекарство, и все». Это не так. Я прошла шесть курсов химиотерапии – два из них (первый и четвертый) в Корее, а остальные у нас в онкологии (препараты я привезла с собой, потому что у нас таких нет).

И все шесть курсов я перенесла на ногах.

Да, бывало плохо. Болел живот, тошнило, болела голова, один раз даже покрылась сыпью, но это такие мелочи по сравнению с тем, как переносят химию пациенты в нашей онкологии. Они просто лежат пластом, у них кожа серо-зеленого цвета. Они иногда сидеть не могут, не говоря уже о том, чтобы ходить. Конечно, химиотерапия всегда сопровождается побочными явлениями: диареей, рвотой, болями, но наши врачи с этим не умеют бороться. В Корее же я только пожаловалась на боль в суставах, как мне сразу принесли обезболивающее, и все как рукой сняло. Там не позволяют пациентам страдать от боли, там, наоборот, создают пациенту максимально комфортные условия для жизни.

Обиднее всего, что после третьего курса химиотерапии наши врачи сделали мне диагностику и сказали, что результат нулевой, динамики нет, как были метастазы в одном легком, так они и остались. Я тогда совсем отчаялась. Ну как же? Столько перенесла, а результата нет… Причем врачи знали, что я лечилась в Корее и что препараты у меня свои.

Я снова полетела в Корею.

Там мне сразу сказали: «Как это нет результата? Было 7 мм, а сейчас 4 мм. Это хорошая динамика». После этого я уже твердо решила, что нашим врачам я больше верить не буду. Даже после шестой химии наши онкологи по-прежнему говорили: «Динамики нет». Я им уже не верила и правильно делала: контрольное обследование в корейской клинике показало, что болезнь отступила. Конечно, я буду еще какое-то время наблюдаться в онкологии, сдавать анализы, проходить обследования, но насколько они будут качественными здесь… не знаю.

Я рассказала свою историю не для того, чтобы обличить нашу медицину, не для того, чтобы похвастать «вот как мне повезло!», а для того, чтобы все люди, оказавшиеся в такой беде, знали – выход есть всегда, нужно только бороться и не опускать руки.

После случившегося моя жизнь разделилась на «до» и «после». Как бы странно это ни звучало, но я благодарна Богу за все, что я пережила. Это позволило мне правильно расставить приоритеты в жизни. Изменились мои планы и мечты.

Во время последнего курса химиотерапии я познакомилась с женщиной. Судьба свела нас вместе в одной палате. У нее тоже был рак, и дела обстояли довольно плохо. Познакомились, разговорились. Я рассказала свою историю, и ее это как-то вдохновило. Мы взяли ее историю болезни и отправили в ту же клинику, где лечилась я. Врачи дали ответ, что готовы ее принять, и так получилось, что мы полетели в Корею вместе. Эта ситуация так вдохновила меня, что больше всего на свете мне хочется сейчас помогать людям, таким же, как и я.

Онкобольные люди очень одиноки. Одиноки даже в кругу родных и близких. Это чувство глубоко внутри. Сам по себе диагноз «рак» – это уже одиночество. Мы предпочитаем скрывать свой диагноз и не говорить о нем. Мы боимся осуждения, сочувствия, отчуждения, боимся потерять друзей. Нельзя! Говорить об этом нужно! А друзья… ну останутся те, кто действительно нужен и важен.

Сейчас у меня в планах открыть центр психологической и информационной поддержки для онкобольных людей. Я хочу поделиться всем, что знаю, всем тем, что помогало мне выжить в тот нелегкий период. Я верю, у меня получится. Было бы здоровье.